«При жизни Вы его любили…»
«При жизни Вы его любили…»
При жизни Вы его любили,
И в верности клялись навек,
Несите же венки из лилий
На свежий снег.
Над горестным его ночлегом
Помедлите на краткий срок,
Чтоб он под этим первым снегом
Не слишком дрог.
Дыханием души и тела
Согрейте ледяную кровь!
Но, если в Вас уже успела
Остыть любовь –
К любовнику – любите братца,
Ребенка с венчиком на лбу, –
Ему ведь не к кому прижаться
В своем гробу.
Ах, он, кого Вы так любили
И за кого пошли бы в ад,
Он в том, что он сейчас в могиле –
Не виноват!
От шороха шагов и платья
Дрожавший с головы до ног –
Как он открыл бы Вам объятья,
Когда бы мог!
О женщины! Ведь он для каждой
Был весь – безумие и пыл!
Припомните, с какою жаждой
Он вас любил!
Припомните, как каждый взгляд вы
Ловили у его очей,
Припомните былые клятвы
Во тьме ночей.
Так и не будьте вероломны
У бедного его креста,
И каждая тихонько вспомни
Его уста.
И, прежде чем отдаться бегу
Саней с цыганским бубенцом,
Помедлите, к ночному снегу
Припав лицом.
Пусть нежно опушит вам щеки,
Растает каплями у глаз…
Я, пишущая эти строки,
Одна из вас –
Неданной клятвы не нарушу
– Жизнь! – Карие глаза твои! –
Молитесь, женщины, за душу
Самой Любви.
30 августа 1914 г.
* * *
Бог, внемли рабе послушной!
Цельный век мне было душно
От той кровушки – крови.
Цельный век не знаю: город
Что ли брать какой, аль ворот
Разорвать своей рукой.
Все гулять уводят в садик,
А никто ножа не всадит,
Не помилует меня.
От крови моей богатой,
Той, что в уши бьет набатом,
Молотом в висках кует,
Очи застит красной тучей,
От крови сильно-могучей
Пленного богатыря.
Не хочу сосновой шишкой
В срок – упасть, и от мальчишки
В пруд – до срока – не хочу.
Сулемы хлебнув – на зов твой
Не решусь, – да и веревка
– Язык высуня – претит.
Коль совет тебе мой дорог, –
Так, чтоб разом мне и ворот
Разорвать – и город взять –
– Ни об чем просить не стану! –
Подари честною раной
За страну мою за Русь!
30 августа 1920 г.
* * *
Виноградины тщетно в садах ржавели,
И наложница, тщетно прождав, уснула.
Палестинские жилы! – Смолы тяжéле
Протекает в вас древняя грусть Саула.
Пятидневною раною рот запекся.
Тяжек ход твой, о кровь, приближаясь к сроку!
Так давно уж Саулу-Царю не пьется,
Так давно уже землю пытает око.
Иерихонские розы горят на скулах,
И работает грудь наподобье горна.
И влачат, и влачат этот вздох Саулов
Палестинские отроки с кровью черной.
30 августа 1921 г.
* * *
Как бы дым твоих ни горек
Труб, глотать его – все нега!
Оттого что ночью – город –
Опрокинутое небо.
Как бы дел твоих презренных
День ни гол, – в ночи ты – шах!
Звезды страсть свела – на землю!
Картою созвездий – прах.
Гектором иль Бонапартом
Звать тебя? Москва иль Троя?
Звездной и военной картой
Город лег…
Любовь? – Пустое!
Минет! Нищеты надземной
Ставленник, в ночи я – шах!
Небо сведено на землю:
Картою созвездий – прах
Рассыпается…
30 августа 1923 г.
* * *
С этой горы, как с крыши
Мира, где в небо спуск.
Друг, я люблю тебя свыше
Мер – и чувств.
От очевидцев скрою
В тучу! С золою съем.
…С этой горы, как с Трои
Красных – стен.
Страсти: хвала убитым,
Сущим – срам.
Так же смотрел на битву
Царь-Приам.
Рухнули у – стои:
Зарево? Кровь? Нимб?
Так же смотрел на Трою
Весь О – лимп.
Нет, из прохладной ниши
Дева, воздевши длань…
Друг, я люблю тебя свыше.
Слышь – и – встань.
30 августа 1923 г. Goşgular
