Тамерлан / Историческая повесть
Тамерлан / Историческая повесть
Книга дает возможность ощутить художественный образ средневекового Мавераннарха (середина XV в.); вместе с тем это – своеобразное авторское видение молодых лет создателя империи Тимуридов, полных напряженной борьбы за власть, а подчас просто за выживание – о Тимуре сыне Торгая, известного в мировой истории великого государственного деятеля и полководца эмира Тимура – Тамерлана.
1.
Начало осени… Излучина долины безымянной реки. Вдали заснеженные вершины гор. Покатый сверху курган, внизу табун коней. Окрики коневодов – пастухов.
На вершине холма сгрудилась группа юношей— пастухов, вооруженных луками, а кое-кто – и ножами. Один из них и вовсе саблей, на которую оперевшись, он стоит, с лукавинкой в глазах озирая товарищей… Это – Чеку Барлас, известный среди товарищей как паренек с эксцентричным, эпатирующим нравом, что дает им право воспринимать его полушутя-полусерьезно… Он шут, но когда надо – воин…
Однако на этот раз не до шуток – речь держит Долон – парень видный. Лидер.
Галдеж.
— Слово – Долону. Шпарь Долон, — это, размахивая саблей произносит Чеку Барлас.
— Заткнись, Чеку! Язык у тебя длинный. Я не прошу слова – запомните: когда мне нужно, я беру его без разрешения. Тем более без твоего придурок!
Слова Долона вызывают веселое оживление.
— Завтра на рассвете снимаемся. Уходим…
Возгласы:
— Куда?
— Зачем?
— Сардар, скажи, — Долон обращается к одному из товарищей, — говори как есть. Прочисти мозги безмозглым!
— Я только что оттуда, — начинает Сардар.
— Говори откуда! Не темни!
— Из-за Тикдага…
Все головы поворачиваются в сторону, туда, где вдали в дымке виден пик горы…
— О, там много мест, где можно справить нужду, не опасаясь, что сядет на твою голову сорока, — это опять, не сдержавшись, говорит Чеку Барлас.
Хохот. Реплики: «Ну, и как? Справил? А что сорока?»
Долон грозно надвигается на балагура – тот полудурашливо, полусерьезно отступает за спины товарищей, что вызывает снова хохот.
— Там – табуны Камарадина…
Воцаряется молчание – лица вмиг становятся серьезными.
— И стойбище там?
— Нет, но стойбище там станет следом… Через пару дней Камарадин будет здесь…
— Ну, что ясно, безмозглые? – спрашивает Долон.
— Не всё, — говорит один из юношей.
— Тебе? – обращается Долон к другому.
— Мне-то что…
— Тебе?
— А что. Так не терпится? – спрашивает робко юноша.
— Ему не терпится, свидеться с невестой… ай-ай! Как сладки сиськи Жамбы!…
— Замолчи, собака!
— Мне не ясно, — вдруг выступает вперед молчавший до сих пор юноша.
— Ему не ясно, эй, слушайте! – подталкивает юношу Чеку.
— Он сосунок. Его только что оторвали от материнской груди… Ну, что тебе не понятно? – сердится Долон.
— Мне не ясно, — упрямо твердит юноша.
— Ему не ясно, — в той же манере говорит Чеку.
— Эта земля принадлежит племени Камарадина. Это его пастбище – теперь ясно, сосунки?.. Они идут сюда и не позже третьего дня будут здесь – теперь ясно, облезлые придурки?! – сердится Долон. – Нас с ноготок, а они вооружены. Их тьма. Снимаемся – возражения не хочу слышать.
— Мне не ясно…
— Чтобы все было готово сейчас же. Пошли…
Группа обескуражено собирается разбрестись.
— Стойте! – У меня предложение, — почти с металлом в голосе выкрикивает юноша.
Люди замирают на месте.
— У него предложение, — подхватывает Чеку.
— Этот мальчик только что оставил в покое материнские сиськи. И уже – смотрите-ка! – ничуть не колеблясь, говорит юноша.
— Для чего?
— Мы высечем Камарадина, мы угоним его табун.
— Высечь Камарадина!? – хохочет Долон, за ним – остальные.
— Ты не в состоянии натянуть тетиву лука. Тетива – не твоя просранная штанина. Ну-ка, Чеку, помоги этому молокососу натянуть тетиву – пусть сначала попробует попасть…ну, во… хотя бы, в это дерево…
Чеку подходит к юноше – тот его решительно отстраняет, достает из колчана стрелу…
Хохот замирает – внимание всех, почуявших серьезность ситуации, целиком сосредоточено на действиях юноши. И лишь Долон продолжает вызывающе посмеиваться, да Чеку все еще не отступает от своей манеры подшучивать. Но вот и он угомонился, сказал:
— Он умеет натягивать тетиву!
Да так и произошло: юноша медленно, казалось, нарочно медленно, достает из колчана стрелу, медленно натягивает под пристальным взглядом товарищей лук, прицеливается в дерево и вдруг пускает стрелу прямо… в Долона – тот с хриплым вскриком хватается руками за стрелу, которая врезалась ему в сердце… и падает…
Люди в шоке. Кое-кто бросается к поверженному – у того из горла хлыщет кровь, но тем не менее он успевает сказать:
— Ты смог натянуть тетиву.. со-бака!…
И умолкает.
От трупа отпрянул Чеку – закричал:
— Тимур сын Торгая умеет владеть луком! Слышите! Все слышали!
2.
Тот же холм. Те же люди. Кое у кого немой вопрос к Тимуру, но он, как воды набрал в рот. Зато оживлен, как всегда, Чеку. Он причитает:
— Проклятый Камарадин! Зачем тебе нужно было убивать нашего батура, — а потом, как бы опомнившись, подходит к Тимуру, протягивает тому свою саблю.
Тимур отстраняет дар:
— Я добуду сам… — обращается к товарищам уже не юноша, а признанный верховод.
— Все умеют натягивать тетиву?
Молчание.
— Конечно, все. Я так и знал… Сейчас пойдем в Тикдаг. Все, кто умеет натягивать лук идут со мной. Остальные… Остальные гоните… табун домой… Мы нагоним через пару дней… Старайтесь гнать по руслу реки… Ясно? А сейчас жрать…. Жрать…
3.
Трапеза. На дастархане – груды мяса – и только. Нюанс: юноши, точь – в точь взрослые мужчины, не дотрагиваются до пищи. Но вот большую чашу в первую очередь преподносят… Тимуру. Он, несколько помедлив, немного подумав, решительно отрезает кусочек мякоти и, откусив, передает чашу по кругу. То же проделывает он со следующей чашей… — у взрослых людей это является символом старшинства. Таким образом, в кругу товарищей как бы узаконивается лидерство Тимура. Обед постепенно превращается в веселую трапезу. По кругу – но опять же первым Тимуру – передают бурдюк с кумысом.
И вот в пляс бросается Чеку. Танец ег8о напоминает пляску шамана – разница лишь в том, что шаман в руках держит бубен, а этот – саблю… О, что выделывает с саблей Чеку! Он выкрикивает абракадабру слов, вроде: «Камарадину кол в задницу… Камарадину саблю в живот…» и т.п. Усталость наконец-то валит его с ног, Чеку падает на спину, дурашливо дрыгает ногой… Тимур поднимается с места:
— Все – к делу! Седлаем лошадей!
4.
Небольшая кавалькада из не более 30 всадников переходит через брод горной реки. Впереди – Сардар. К нему подъезжает Тимур:
— Ты уверен, что это короткий путь?
— Я не обещал тебе короткого пути.
Тимур делает взмах камчой, — конь встает на дыбы – собираясь огреть Сардара. Тот упрям:
— Что зачесались руки?
Подъезжает Чеку:
— Сначала выслушай, зачем горячиться!
— Ну!
— Я веду незнакомой Камарадину дорогой: не в лоб, — продолжает Сардар. — В спину!
— Смотри! Без глупостей! – в голосе Тимура слышится угроза.
— О, как напугал! – иронизирует Сардар, бьет камчой коня, тот, потеряв как бы осторожность, рвется в пучину реки почти вплавь, за ним следуют другие…
А вот они едут по террасе горной реки… по склону безымянной горы… по уступу красноцветного, типа бед-ленд, косогора… исчезают за ним…
5.
За увалом в лесу, укрывшись за ветвями деревьев, за неровностями рельефа, лежат Тимур с товарищами. Наготове луки со стрелами. Тихо, да так, что слышен стрекот кузнечиков.
Внизу – три больших шатра, костер вокруг шатра – люди, о чем-то оживленно беседующие. Это – камарадинцы. Далее, у реки, — табуны коней. Долина там и сям покрыта зарослями кустарников, стелющейся арчой…
Рядом с Тимуром – Чеку.
— О! Сколько хороших мест для того, чтобы справить большую нужду!…
Под пристальным взглядом Тимура Чеку осекается:
— Хорошо, хорошо. Молчу!
Тимур знаком приглашает товарищей за увал, на короткий совет.
— Ты, Сардар, и вы с ним, — показывает на небольшую группу своих сверстников, — бьете вон туда… ближе к шатру… Ты, Жабон, — по крайнему костру… Я пойду в центр.
— Я с тобой! – тут как тут объявляет Чеку…
— По два выстрела! Будем надеяться: после этих выстрелов их станет вдвое меньше… и тогда с криками во всю глотку выскакиваем… Понятно?.. С криками! Каждый за двоих! Орать так, чтобы сотрясалась земля! Раскололось небо!
6.
В лагере Камарадина его люди обговаривают свои повседневные дела. Впрочем, без Камарадина.
— Это не самое лучшее место для стойбища, — говорит один.
— Рядом река – что еще надо для стойбища? – возражает другой. – Стойбище надо ставить здесь.
— Лесистое поле… — молвит третий.
— А для тебя одна радость набить пузо…
Тот, которому говорят о пузе, шутливо демонстрирует это самое “пузо”, исторгнув “музыку”, что, разумеется, вызывает хохот. И вдруг… в это самое “пузо” с неистовой силой врезается стрела.… В другого, третьего…
В лагерь врываются люди Тимура, хватают у поверженных сабли, неистово рубятся… Минута – другая и камарадинцы бегут в сторону лесистого увала… падают поверженными от стрел. В середине побоища, как и следовало ожидать, неистово рубится Тимур. Он столкнулся с каким-то камарадинцем. Удар, еще, еще и – противник повержен на землю. Тимур, приставив к горлу лезвие клинка, спрашивает:
— Где Камарадин!?
— В стойбище…
— Он будет здесь?
— Да.
— Когда?
— Через три дня…
Тимур убирает ногу с поверженного. Остальные скучивают пленных у деревьев, вблизи опрокинутых шатров…
— Знаешь с кем имеешь дело? – спрашивает Тимур у одного из пленных.
— Ты Долон – любитель бесплатного, — поспешно бросает один из пленников Тимуру, но под взглядом последнего считает за благо прикусить язык.
— Ты!? – это вопрос к следующему пленнику.
— Вы паршивые барласовцы! – в порыве гнева бросает тот.
— Ты!?
— Знаю, вы барласовцы, а кто ты – не хочу знать… нет, нет, знаю: ты гнида!…
К нему с оружием в руках бросаются барласовцы, но Тимур движением руки – о! Это напоминает в какой-то мере уже движение руки повелителя! – останавливает товарищей… показывает на деревья рядом:
— Вековые…
— Я только что за одним из них справил бо-о-ль-шую нужду – замечательно! – нарочито вздыхает Чеку, затягивая шнур на кожаной штанине.
— Каждому, — говорит Тимур, — по дереву!
Побежденных не более 10! Их шумно, каждого в отдельности, закручивают к деревьям поблизости.
— А с этими, что делать?
К Тимуру подводят двух молодых пленных.
— Что делать с пленными камарадинцами? – на вопрос вопросом отвечает Тимур.
— Они утверждают, что они не люди Камарадина.
— ?
— Они туркмены и прибыли к Камарадину закупать лошадей…
— Кто вы? – наконец-то Тимур удостаивает туркменов серьезного внимания.
— Я… Мурад… он Курбан…
— Я спрашиваю не об именах…
В глазах пленных – смятение.
— Вам нужны лошади?
— Да, да.
— Вот товар! – Тимур показывает взглядом на табун камарадиновских коней – Берете?
— Да! Да! – туркмены по-прежнему в смятении.
— Не даром.
— Мы… понимаем, понимаем, господин… Мы платим… платим…
Туркменов отводят в сторону.
Тимур подходит к одному из котлов, вытерев о подол лезвие сабли, достает ею солидный кусок мяса, откусывает, отдает товарищу:
— Полный желудок – друг твердой руке! Тебе… Тебе… Ну, кто еще в состоянии натянуть тетиву на луке?
Недоеденные ломти мяса отбрасываются оземь на скатертеобразное приспособление камарадинцев. Вперед выступают победители – Тимур молвит:
— Кто говорит, что барласовцы – вошь и гнида сейчас убедится: барласовцы – есть барласовцы. Это говорю я, Тимур сын Торгая.
Глаза обреченных полны ужаса. Луки натянуты до предела. К Тимуру, откуда не возьмись, подбегает собака – он ласково подносит ей кость, гладит по голове. В это время в обреченных летят стрелы. Тимур делает вид, что он целиком занят собакой.
Чеку в это время подходит к одному, трогает саблей, разрубает ремень, говорит:
— Этот на небесах.
Со вторым поступает также, у третьего, с большой родинкой на лице, — секундная заминка, ибо у того стрела проткнула предплечье, — но все-таки разрубив сыромятный ремень, Чеку произносит: “На небесах…”. То же происходит со всеми, после чего Тимур командует:
— С богом, в путь!
7.
Ночь. Полнолуние. Степь.
Победители гонят захваченный у камарадинцев табун лошадей. Рядом едут Тимур и Сардар.
— Тимур, смотри какая луна! – говорит восхищенно Сардар.
— А вдали, над горизонтом, две звезды. Как ты думаешь, хорошо бы стать одной из этих звезд – той, что поярче?
Далее голоса идут за кадром.
— Ты о чем, Тимур? С головой у тебя в порядке?
— Нет, еще не свихнулся, — смеется Тимур.
В это время к названным пастухам присоединяется третий – Чеку Барлас:
— Слышите! Прислушайтесь!
— Ну, слушаем, — это голос Тимура.
— Тихо! Вот… вот… — а это голос Чеку.
Сквозь топот лошадей слышится вой волков.
— Волки! – это голос Сардара.
Небольшая пауза, которую прерывает голос Тимура:
— Где победа, там и волки.
— Как тебя понимать?
— Как хочешь, так и понимай.
— Мне послышалось, что ты сказал о победе?…
— Я так и сказал? Ах, да, я действительно сказал что-то такое. – слышится голос Тимура. – Я и сейчас скажу: победа подобна яркой звезде.
— Кажется, я… понимаю, — говорит Сардар.
— А чего тут не ясного, — слышится голос Чеку Барласа – Хорошо мы всыпали этому… Камардину, правильно говорю, Тимур? Пусть почешет свой зад!
Смеются.
Табун как бы растворяется в степи… Растворяется в вязкой ночи и вой волков…
8.
Разгромленная стоянка камарадинцев.
Над знакомым нам раненым в предплечье с большой родинкой на щеке юношей склонились его соотечественники, пытаясь того привести в чувство. Однако напрасно: тот едва шевелит губами и, что-то сказав невнятное, умирает. Тотчас происходит нечто, характерное шамано – мусульманским обычаям: причитания и т.п…
9.
Но вот среди скорбящих камарадинцев определилась группа людей – предводителей. Среди них – один или двое юношей. На почетном месте— старец…
— Что успел сказать умирающий мусульманин? – спрашивает один из них.
— Ничего, — следует ответ.
— Ни слова?
— Это барласовцы! Это их рук дело…
— Барласовцы…. барласовцы, вам нечего больше сказать… — старец явно недоволен. – И безмозглая женщина скажет – не уйдет далеко от истины – барласовцы! И все-таки, укажет, кто из них…
— Имя его… что-то на «Т», — вставляет один.
— И на «Д», — поспешно добавляет другой.
И снова воцаряется пауза, которую нарушает старец:
— Ясно: это из тех, кто умеет натянуть тетиву лука… Взрослые мужчины…
— Нет! Нет! – вдруг вскакивает с места юноша, который выделяется среди других не только молодостью, но и статью, благородными чертами лица…
Люди медленно оборачиваются к нему…
— Ты знаешь кто?
Юноша считает за благо отмолчаться.
10.
К вершине медленно поднимаются двое юношей. Один из них тот, с которым мы только что познакомились в предыдущей сцене, у старца.
— Ты думаешь, что это сделал Долон? – спрашиает у него товарищ.
— Нет, не Долон. Помнишь, скотный базар на окраине Самарканда. Помнишь парня, который глотал слюни при виде игреневого коня?
Товарища наконец-то осенила догадка:
— Ты думаешь, что это дело рук молокососа? Ты этому веришь, Камарадин?
— Мы все когда-то были молокососами, мы все когда-то держались за сиськи матери.
— Но мы тюрки, а не барласовцы! И наш тотем – волк!
— Хорошо, пусть будет так – это не имеет большого значения. Барласовец — тот же тюрок! Мусульманин! Он также верен принципам Ислама!
— А что имеет значение?
— То, что он умеет натянуть тетиву лука – вот что!
— И все?
— Нет не все, Садридин. Важно то, что я узнал этого человека…
— Ты знаешь, кто он?
— Да, его зовут… Тимур! Ты хорошо слышишь?
— Значит, все-таки…
Камарадин воздевает руки, сжатые в кулак, кричит, почти впав в транс:
— Тимур! Будь проклят! Клянусь, я найду тебя и ты ответишь за свое злодеяние!…
(Окончание следует)…
Исраил ИБРОГИМОВ. Taryhy proza
